Неточные совпадения
Одет он был в
широком щегольском легком пальто, в светлых летних
брюках, и вообще все было на нем широко, щегольское и с иголочки; белье безукоризненное, цепь к часам массивная.
Иноков был зловеще одет в черную, суконную рубаху, подпоясанную
широким ремнем, черные
брюки его заправлены в сапоги; он очень похудел и, разглядывая всех сердитыми глазами, часто, вместе с Робинзоном, подходил к столу с водками. И всегда за ними боком, точно краб, шел редактор. Клим дважды слышал, как он говорил фельетонисту вполголоса...
На нем висел
широкий, с чужого плеча, серый измятый пиджак с оторванным карманом, пестренькая ситцевая рубаха тоже была разорвана на груди; дешевые люстриновые
брюки измазаны зеленой краской.
Он — среднего роста, но так широкоплеч, что казался низеньким. Под изорванным пиджаком неопределенного цвета на нем — грязная, холщовая рубаха, на ногах — серые, клетчатые
брюки с заплатами и растоптанные резиновые галоши.
Широкое, скуластое лицо, маленькие, острые глаза и растрепанная борода придавали ему сходство с портретами Льва Толстого.
Кроме того, на нем были узкие
брюки и сапоги, с низкими каблуками, а мы считали верхом щегольства
брюки по — казацки,
широкие, и высокие каблуки.
Это была тоже характерная, почти символическая фигура. Огромный, грузный, в
широком мундире и широчайших
брюках, — это был какой-то чиновничий массив, с лицом, точно вырубленным из дуба и обрамленным двумя седоватыми чиновничьими бакенбардами. Голос у него был тоже огромный, грузный, и на всех этих количественных преимуществах покоился его педагогический авторитет.
— Да, но должны же существовать какие-нибудь клапаны для общественных страстей? — важно заметил Борис Собашников, высокий, немного надменный и манерный молодой человек, которому короткий китель, едва прикрывавший толстый зад, модные, кавалерийского фасона
брюки, пенсне на
широкой черной ленте и фуражка прусского образца придавали фатоватый вид. — Неужели порядочнее пользоваться ласками своей горничной или вести за углом интригу с чужой женой? Что я могу поделать, если мне необходима женщина!
— Здесь вас ожидают ваши старые знакомые, — говорил Захаревский, идя вслед за ним. — Вот они!.. — прибавил он, показывая на двух мужчин, выделившихся из толпы и подходящих к Вихрову. Один из них был в черной
широкой и нескладной фрачной паре, а другой, напротив, в узеньком коричневого цвета и со светлыми пуговицами фраке, в серых в обтяжку
брюках, с завитым хохолком и с нафабренными усиками.
Еспер Иваныч был одет в широчайших и легчайших летних
брюках, в чистейшем жилете и белье, в
широком полусуконном сюртуке, в парике, вместо колпака, и надушенный.
Сеня Комаровский был молчалив. Спрятав голову в плечи, сунув руки в карманы
брюк, он сидел всегда вытянув вперёд короткие, маленькие ноги, смотрел на всех круглыми, немигающими глазами и время от времени медленно растягивал тонкие губы в
широкую улыбку, — от неё Кожемякину становилось неприятно, он старался не смотреть на горбуна и — невольно смотрел, чувствуя к нему всё возрастающее, всё более требовательное любопытство.
Он был одет в рубаху серого сукна, с карманом на груди, подпоясан ремнём, старенькие, потёртые
брюки были заправлены за голенища смазных, плохо вычищенных сапог, и всё это не шло к его
широкому курносому лицу, к густой, законно русской бороде, от глаз до плеч; она обросла всю шею и даже торчала из ушей, а голова у него — лысая, только на висках и на затылке развевались серые пряди жидких волос.
Изо всех собравшихся на станции только один этот человек, с чахоточной фигурой и лицом старой обезьяны, сохранял свою обычную невозмутимость. Он приехал позднее всех и теперь медленно ходил взад и вперед по платформе, засунув руки по локоть в карманы
широких, обвисших
брюк и пожевывая свою вечную сигару. Его светлые глаза, за которыми чувствовался большой ум ученого и сильная воля авантюриста, как и всегда, неподвижно и равнодушно глядели из-под опухших, усталых век.
По обочине, под тенью берез, идут с палками и тощими котомками за плечами два человека. Один — огpомный, в каком-то рваном плаще, ловко перекинутом через плечо, в порыжелой шляпе, с завернутым углом
широких полей. Другой — маленький, тощий, в женской кофте, из-под которой бахромятся
брюки над рыжими ботинками с любопытствующим пальцем.
Одет он в очень короткий пиджак, в цветную жилетку, в
брюки с большими клетками, очень
широкие сверху и очень узкие книзу, и в желтые ботинки без каблуков.
Правда, у сюртука немного рукава коротки и, кажется, талия высокая и
брюки не модные, не
широкие, но зато галстук повязан со вкусом и небрежно, и не так ярок, как у других.
Казалось, ряса и стихарь наиболее шли бы к этой физиономии; между тем, кургузый светло-серый пиджак стягивал
широкие круглые плечи и, очевидно, был сшит не по нем; широчайшие
брюки были длинны и обтерханы внизу, а весь костюм, в общем, казалось, принадлежал кому-то другому и только случайно попал на этого расстригу.
Пиджак висел на сухощавой фигуре, как на вешалке,
брюки были засунуты в лакированные голенища, слишком
широкие и нелепо спустившиеся книзу.
Все заключенные до года тюремного заключения имели право носить свое платье, все же остальные обязаны были носить казенное, заключающееся из темно-серой пиджачной пары, совершенно приличного покроя и хорошего сукна. Каторжники отличались только тем, что им брили усы и бороду и на
брюках у них были нашиты
широкие черные лампасы.